[31.12] С наступающим Новым Годом! 1 января - выходной день. Рейтинг будет сброшен. Очки в этот день не будут засчитываться, также не будут выставляться вопросы в завтра 31 декабря и 1 января.
Осталось в жизни три рефлекса: Поесть, поспать и много секса. ****** Себе готов испортить карму я, Лобзая грудь твою шикарную! ****** Избавься от вредных привычек и лени, И станешь великим, как дедушка Ленин. ***** Прочтите до корки любой из Заветов: Увидите - нет там запрета минета. ***** Если с соседом застал ты жену, Значит тебя обогнал он в длину
Если душа родилась крылатой — Что ей хоромы — и что ей хаты! Что Чингис-Хан ей и о — Орда! Два на миру у меня врага, Два близнеца, неразрывно-слитых: Голод голодных — и сытость сытых!
То ли я на этом свете, То ли этот свет во мне... Видела глаза я эти Наяву или во сне? И душой души касался Кто-то завтра иль вчера, Был со мной или казался, Зла хотел или добра? Ни сейчас и ни попозже Истину не отыскать, И добро на зло похоже, Как родная дочь - на мать. Да знакома ли себе я? И которая родней - Та ль, что в зеркало, седея, Смотрит строже и прямей? Или та, совсем другая, С целым ворохом надежд, Озорная, молодая - Та, которой больше нет?
Я ушел. Это был единственный способ остаться - хотя бы в памяти. Малышка еще витала в облаках, не ощущая конца, но я, переживший не одну пустыню, отчетливо видел, как на еще недавно зеленой листве уже появляются первые желтые пятна...
Я ушел - и в моем окаменевшем сердце остановились часы. Но время, живущее вне моего бытия, продолжало свое непрерывное шествие: понедельники, вторники, среды и прочая мелкая живность копошилась вокруг моего одиночества.
Все это время я жил, как жил. Были другие женщины. Но это были другие женщины. Иногда вечерами я отправлялся в окрестный парк, где в старом довоенном пруду плавали утки непонятного цвета и с очень дурными манерами. Я бросал им хлебные крошки, продолжая думать о ней...
А в начале осени я получил небольшое письмо, где меня с удивительной скромностью приглашали на свадьбу. Меня не простили! Мгновенная легкость по этому поводу тут же сменилась растущей тоской, а следом пришла пустота. Я оделся, вышел и начал бесцельно блуждать по городу, вспоминая бесконечные подробности теперь уже навсегда утраченной жизни.
Вечером я оказался в каком-то глухом переулке, остановился, прислонился к стене и закурил сигарету. И именно в этот момент из растворенного окна близлежащего дома заиграла волшебная музыка - старое грустное танго. Что-то острое защемило внутри и подлое чувство сострадания к самому себе охватило меня целиком. Я опустился на корточки, закрылся руками и начал долго смеяться скрипучим жутким смехом. Мимо проходила парочка - курносая девушка на тоненьких ножках и розовощекий денди в малиновом галстуке. "Пьяный мужик!" - бросил всезнающий юноша и парочка двинулась дальше. К утру я оказался дома. Выпил снотворное, наглухо задвинул шторы и лег спать.
С этого дня мой корабль прочно осел на рифы. Я перестал встречаться с друзьями и все глубже и глубже погружался в холодное море бессилия, перемещаясь, как тень по своей бесконечно прокуренной комнате со все нарастающими воспоминаниями об этой девочке... Так пролетела осень и я даже не заметил, как пришла зима. С промозглым ветром и большими снегами. Я старался не подходить к окну - снег раздражал меня своей белизной, на фоне которой мое глухое отчаяние становилось еще отчетливей...
А потом наступила весна. И однажды утром я проснулся от звона капели и пения маленьких птиц. За одну лишь ночь мир изменился до неузнаваемости: дети гоняли мяч, старики и старухи щебетали о вечном, а на углу нашей шумной улицы веселый мороженщик продавал мороженое. Из соседнего подъезда с огромной авоськой в руках выскакивал рыжий мужчина. Ему вдогонку, едва не вываливаясь из окна кричала женщина: "Не забудь огурцы!"
"Не забудь огурцы!" Эта чудесная фраза с шипением врезалась в мое сознание, как болид в сердцевину айсберга. Я снова посмотрел в окно и увидел множество нарядных женщин, я увидел их лица, озаренные ранней весной, и услышал - сначала совсем еще робкое, но растущее с каждым мгновением тиканье - это в моем оттаявшем сердце снова пошли часы, С этой минуты я начал жить и вновь этот мир стал принадлежать мне...
...Говорят, что я прожил еще долгую счастливую жизнь, а умер в начале восьмидесятых во времена тяжелой эпидемии гонконгского гриппа.
Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом, Жена на локоны взяла последний рубль, Супруг, убитый лавочкой и флюсом, Подсчитывает месячную убыль. Кряхтят на счетах жалкие копейки: Покупка зонтика и дров пробила брешь, А розовый капот из бумазейки Бросает в пот склонившуюся плешь. Над самой головой насвистывает чижик (Хоть птичка божия не кушала с утра), На блюдце киснет одинокий рыжик, Но водка выпита до капельки вчера. Дочурка под кроватью ставит кошке клизму, В наплыве счастья полуоткрывши рот, И кошка, мрачному предавшись пессимизму, Трагичным голосом взволнованно орет. Безбровая сестра в облезлой кацавейке Насилует простуженный рояль, А за стеной жиличка-белошвейка Поет романс: "Пойми мою печаль" Как не понять? В столовой тараканы, Оставя черствый хлеб, задумались слегка, В буфете дребезжат сочувственно стаканы, И сырость капает слезами с потолка
Итак - начинается утро. Чужой, как река Брахмапутра, В двенадцать влетает знакомый. «Вы дома?» К несчастью, я дома. В кармане послав ему фигу, Бросаю немецкую книгу И слушаю, вял и суров, Набор из ненужных мне слов. Вчера он торчал на концерте — Ему не терпелось до смерти Обрушить на нервы мои Дешевые чувства свои.
Обрушил! Ах, в два пополудни Мозги мои были как студни... Но, дверь запирая за ним И жаждой работы томим, Услышал я новый звонок: Пришел первокурсник-щенок. Несчастный влюбился в кого-то... С багровым лицом идиота Кричал он о «ней», о богине, А я ее толстой гусыней В душе называл беспощадно... Не слушал! С улыбкою стадной Кивал головою сердечно И мямлил: «Конечно, конечно».
В четыре ушел он... В четыре! Как тигр я шагал по квартире, В пять ожил и, вытерев пот, За прерванный сел перевод. Звонок... С добродушием ведьмы Встречаю поэта в передней Сегодня собрат именинник И просит дать взаймы полтинник. «С восторгом!» Но он... остается! В столовую томно плетется, Извлек из-за пазухи кипу И с хрипом, и сипом, и скрипом Читает, читает, читает... А бес меня в сердце толкает: Ударь его лампою в ухо! Всади кочергу ему в брюхо!
Квартира? Танцкласс ли? Харчевня? Прилезла рябая девица: Нечаянно «Месяц в деревне» Прочла и пришла «поделиться»... Зачем она замуж не вышла? Зачем (под лопатки ей дышло!) Ко мне направляясь, сначала Она под трамвай не попала? Звонок... Шаромыжник бродячий, Случайный знакомый по даче, Разделся, подсел к фортепьяно И лупит. Не правда ли, странно? Какие-то люди звонили. Какие-то люди входили. Боясь, что кого-нибудь плюхну, Я бегал тихонько на кухню И плакал за вьюшкою грязной Над жизнью своей безобразной.
Я преклоняю колени перед телом умершего. - Еще вчера в его глазах были звезды и женщины, и вот теперь ему ничего не увидеть, даже тьмы, даже чернеющей бездны!
Недвижна эта ночь. Как факел погребальный Кровавая луна пылает в небесах... Из песен я плету себе венок венчальный, И голос мой звенит, тревожный и печальный, Рыдает в нем тоска, трепещет чуткий страх...
Наутро принесут мне твой привет прощальный - Я буду ждать его, покорна и бледна... Я знаю почему, как факел погребальный, На чистый мой венок, на мой венок венчальный Льет свой кровавый свет зловещая луна!
Никогда не говори мне: "Никогда"! Ты не можешь знать, что нам Судьба готовит: Может быть, соединит нас на года, А, быть может, разведёт, нахмурив брови.
Если любишь, чистым пламенем гори, Если веришь, не ищи причин для ссоры. Каждый миг неповторимое дари, И не траться на пустые разговоры.
День, что прожит без Любви, похорони — И забудь о нём без тени сожаленья. Всё, что создано Любовью, сохрани, Но не требуй от неё повиновенья.
А слова Любви запомни навсегда, Чтобы не было причины хмурить брови. Никогда не говори мне: "Никогда"! Кто же знает, что для нас Судьба готовит!?